Однажды я одновременно читала две книги, и их столкновение дало тему этой статье. Первая — свежий роман Ольги Брейнингер “В Советском союзе не было аддерола”,  вошедший в лонг-лист премии “Дебют”. А вторая — книга Джеймса Вуда, официально признанного лучшим литературным критиком США.

Вуд высказывает мысль о том, что великий писатель не останавливается там, где это делает молодой. Он приводит в пример сцену новеллы Томми Уильема, герой которой в спешке пробегает мимо зала, в котором двое мужчин играют в настольный теннис. Посредственный писатель, говорит Вуд, тоже мог бы упомянуть, что его герой, пробегая мимо зала, видит мужчин, играющих в настольный теннис. (Мы бы даже сказали, что автор “вжился в героя” и видит то, что выхватывает зрение спешащего человека). Но Томми Уильем идет дальше в точности и правдоподобности описания. Мужчины только что вышли из сауны, и автор пишет, что мужчины играли прямо в полотенцах, повязанных на бедрах: они выглядели неловко, и мячик подпрыгивал высоко.

Хорошая проза заставляет нас видеть мир ближе, чем обычно, вглядываться в него, как вглядывается художник. Она берет момент в кавычки, отмеряет его начало и конец и делает его бессмертным.

Фото Виктории Анже

В другом месте книги Вуд делает экскурс в свое детство. Очень похожий экскурс делает Ольга Брейнингер. Мне кажется, что, сравнив их, можно кое-чему научиться.

Оба упоминают угольные шахты — потенциально мощный, запоминающийся образ.

“В двадцатые годы двадцатого, когда еще не было ни самой Караганды, ни даже самого смутного представления о том, что скоро здесь развернется «третья кочегарка СССР», на месте будущего немецкого поселка Берлин стали лепиться друг к другу землянки, саманные бараки и построенные наскоро сарайчики, быстро покрывавшиеся угольной пылью — настолько въедливой, что бороться с ней не было смысла — и, махнув рукой, и тогдашние, и будущие жители позволили пыли забиваться в углы под крышами, в ниши подоконников, и даже между ресницами — оттого стены домов всегда стояли черными, а наших мужчин-шахтеров можно было узнать по антрацитовой подводке вокруг глаз”. — Ольга Брейнингер.

А вот какие средства выбирает Вуд для создания у читателя представления о детстве в похожем городе:

“Я родился в 1965 и вырос в северном английском городе, Дареме, с университетом, величественным собором романского стиля и окруженном угольными шахтами, многие из которых теперь заброшены. В каждом доме был очаг и огонь, и уголь, а не дерево был местным топливом. Каждые несколько недель приезжал грузовик, заваленный брезентовыми бугорчатыми мешками; после уголь ссыпали по желобу в погреб — я хорошо помню вулканический звук, с которым он падал в погреб, и дрейфующую синеватую пыль, и темных маленьких мужчин, несущих эти мешки на своих плечах, с плотными кожаными подплечниками”.  (перевод мой)    — Джеймс Вуд.

Текст Вуда концентрированнее, плотнее, он не останавливается на упоминании пыли и изображает движение, а не статическую картинку.

У обоих авторов есть еще по абзацу, в котором возникают уголь и шахты.

Брейнингер: “Мой детский страх из папиных рассказов — что в шахте никогда невозможно вытянуться в полный рост, и пока тянутся минуты и часы, готов поклясться, что все бы отдал за то, чтобы потянуться, выпрямить спину, ну хотя бы просто встать на ноги. Чтобы отвлечься, размяться, шахтеры ложились на спину прямо в штольне и вытягивал руки, но это не обманывало; к концу дня начинало мерещиться, что спина настолько задеревенела и закостенела, что выходи-не выходи из шахты, уже все равно не выпрямиться. В те годы, приходя после работы, папа подолгу делал зарядку и каждый вечер растягивался на турнике – но все равно не помогало; назавтра было то же самое”.

Вуд делает другой ход (более художественный, на мой взгляд), почти не заметно (при первом прочтении) напоминая об этой теме при описании местного священника:

“Кроме крахмальной белой полоски вокруг шеи, Кэнон Грув был совершенно бесцветен: его старые оксфордские туфли были черными, его толстые очки были черными, трубка, которую он курил, была черной. Казалось, что он обуглился столетия назад, стал пеплом, и, когда он разжигал свою трубку, казалось, он разжигал и себя“.

Дело здесь в силе всматривания, вчувствования в воспоминание. И в том, чтобы не останавливаться, не переходить сразу же к новому описанию или новой сцене, а наполнить эту до краев. Как писал Ван Гог: рисовать дерево, пока оно не оживет.

Вы пишете или интересуетесь писательством? Хотите узнавать больше о литературе не в формате, который навевает скуку и воспоминания о школьных сочинениях? Вы в правильном месте. Давайте познакомимся и останемся на связи. Подписывайтесь на нескучные литературные новости и на мой проект в социальных сетях: Facebook, Vkontakte, Livejournal