Сами писатели так много сказали о литературе, о писательском труде, что иногда хочется заговорить их словами. Позволим себе сегодня такое хулиганство 🙂
Думаю, и я, и другие читатели этого блога с радостью прочтут в комментариях ваши любимые цитаты о литературе. А чтобы было интереснее, обещаю на каждую цитату обязательно ответить – цитатой 🙂
Мне хочется привести здесь нобелевскую речь Уильяма Фолкнера, краткую, серьезную и прямую, которую, мне кажется, стоит время от времени перечитывать пишущим людям. Уберу из нее только вступление.”Наша нынешняя трагедия заключается в чувстве всеобщего и универсального страха, с таких давних пор поддерживаемого в нас, что мы даже научились выносить его. Проблем духа более не существует, остался лишь один вопрос: когда тело моё разорвут на части? поэтому молодые писатели наших дней – мужчины и женщины – отвернулись от проблем человеческого сердца, находящегося в конфликте с самим собой, – а только этот конфликт может породить хорошую литературу, ибо ничего иное не стоит описания, не стоит мук и пота.
Они должны снова это понять, они должны убедить себя в том, что страх – самое гнусное, что только может существовать, и, убедив себя в этом, отринуть его навсегда и убрать из своей мастерской всё, кроме старых идеалов человеческого сердца – любви и чести, жалости и гордости, сострадания и жертвенности – отсутствие которых выхолащивает и убивает литературу. До тех пор пока они этого не сделают, они будут работать под знаком проклятия. они пишут не о любви, но о пороке, о поражениях, в которых проигравший ничего не теряет, о победах, не приносящих ни надежды, ни – что самое страшное – жалости и сострадания, их раны не уязвляют плоти вечности, они не оставляют шрамов, они пишут не о сердце, но о железах внутренней секреции.
До тех пор пока они вновь не поймут этой истины, они будут писать как равнодушные наблюдатели конца человеческого.
Я отказываюсь принять конец человека. Легко сказать, что человек бессмертен просто потому, что он выстоит; что когда с последней ненужной твердыни, одиноко возвышающегося в лучах последнего багрового и умирающего вечера, прозвучит последний затихающий звук проклятия, что даже и тогда останется еще одно колебание – колебание его слабого неизбывного голоса. Я отказываюсь это принять, я верю в то, что человек не только выстоит – он победит. Он бессмертен не потому, что только он один среди живых существ обладает неизбывным голосом, но потому, что обладает душой, духом, способным к состраданию, жертвенности и терпению. Долг поэта, писателя и состоит в том, чтобы писать об этом, его привилегия состоит в том, чтобы, возвышая человеческие сердца, возрождая в них мужество и честь, и надежду, и гордость, и сострадание, и жалость, и жертвенность – которые составляли славу человека в прошлом – помочь ему выстоять. поэт должен не просто создавать летопись человеческой жизни; его произведение может стать фундаментом, столпом, поддерживающим человека, помогающим ему выстоять и победить”.
(Иллюстрация John Sokol)
View Comments (10)
Разрываюсь: то ли написать расхожую цитату (а зачем?), то ли поискать специально нечто редко цитируемое (но никак не "моё любимое"). Короче, это провокация:) Поэтому помолчу и почитаю других.
:)
По сравнению с писательством игра на скачках - солидный, надежный бизнес.
Джон Стейнбек
Мне ближе - о поэзии:
***
Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один все победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо.
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки, -
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.
(с) Ахматова
"В разговоре с Блоком Ахматова передала ему замечание молодого тогда поэта Бенедикта Лившица, «что он, Блок, одним своим существованием мешает ему писать стихи». «Блок не засмеялся, а ответил вполне серьезно: „Я понимаю это. Мне мешает писать Лев Толстой”».
Ахматова рассказывает дальше: «Блок посоветовал мне прочесть „Все мы бражники здесь”. Я стала отказываться: „Когда я читаю «Я надела узкую юбку», смеются”. Он ответил: „Когда я читаю «И пьяницы с глазами кроликов» — тоже смеются”».
по памяти
***
Когда б я знал, что так бывает,
когда пускался на дебют,
что строчки с кровью убивают,
нахлынут горлом - и убьют,
от шуток с этой подоплёкой
я б отказался наотрез.
Начало было так далёко,
так робок первый интерес.
Но старость - это Рим, который
взамен турусов и колёс
не читки требует с актёра,
а полной гибели, всерьёз.
Когда строку диктует чувство,
оно на сцену шлёт раба,
и тут кончается искусство,
а дышат почва и судьба.
Б. Пастернак
"А что стих есть высшая форма речи, знает всякий, кто, внимательно оттачивая кусок прозы, употреблял усилия, чтобы сдержать рождающийся ритм".
(Н.Гумилев, "Письма о русской поэзии")
хулиганить так хулиганить
"Лучший способ писать стихи - это позволять словам становиться, куда они хотят."
"Ведь поэзия, кричалки - это такие вещи, которые на вас находят, поэтому всё, что вы можете сделать - это пойти туда, где они могут на вас найти".
Винни-Пух.
Язык воздвигает барьеры, зато сама поэзия дает стимул к их преодолению. Наслаждаться поэзией, созданной на другом языке, — значит наслаждаться общением с народом, говорящим на этом языке, значит понять этот народ, и это понимание иным путем недоступно. (Т.С. Элиот)
Максимилиан Волошин
Подмастерье
Мне было сказано:
Не светлым лирником, что нижет
Широкие и щедрые слова
На вихри струнные, качающие душу,
- Ты будешь подмастерьем
Словесного, святого ремесла,
Ты будешь кузнецом
Упорных слов,
Вкус, запах, цвет и меру выплавляя
Их скрытой сущности, —
Ты будешь
Ковалом и горнилом,
Чеканщиком монет, гранильщиком камней.
Стих создают — безвыходность, необходимость, сжатость,
Сосредоточенность...
Нет грани меж прозой и стихом:
Речение,
В котором все слова притерты,
Пригнаны и сплавлены,
Умом и терпугом, паялом и терпеньем,
Становится лирической строфой, —
Будь то страница
Тацита,
Иль медный текст закона.
Для ремесла и духа — единый путь:
Ограничение себя.
Чтоб научиться чувствовать,
Ты должен отказаться
От радости переживаний жизни,
От чувства отрешиться ради
Сосредоточья воли;
И от воли — для отрешенности сознания.
Когда же и сознанье внутри себя ты сможешь погасить,-
Тогда
Из глубины молчания родится
Слово,
В себе несущее
Всю полноту сознанья, воли, чувства,
Все трепеты и все сиянья жизни.
Но знай, что каждым новым
Осуществленьем
Ты умерщвляешь часть своей возможной жизни:
Искусство живо —
Живою кровью принесенных жертв.
Ты будешь Странником
По вещим перепутьям Срединной Азии
И западных морей,
Чтоб разум свой ожечь в плавильных горнах знанья,
Чтоб испытать сыновность и сиротство,
И немоту отверженной земли.
Душа твоя пройдет сквозь пытку и крещенье
Страстною влагою,
Сквозь зыбкие обманы
Небесных обликов в зерцалах земных вод.
Твое сознанье будет
Потеряно в лесу противочувств,
Средь черных пламеней, среди пожарищ мира.
Твой дух дерзающий познает притяженье
Созвездий правящих и волящих планет...
Так, высвобождаясь
От власти малого, беспамятного «я»,
Увидишь ты, что все явленья —
Знаки,
По которым ты вспоминаешь самого себя,
И волокно за волокном сбираешь
Ткань духа своего, разодранного миром.
Когда же ты поймешь,
Что ты не сын земли,
Но путник по вселенным,
Что солнца и созвездья возникали
И гибли внутри тебя,
Что всюду — и в тварях и вещах томится
Божественное Слово,
Их к бытию призвавшее,
Что ты — освободитель божественных имен,
Пришедший изназвать
Всех духов — узников, увязших в веществе,
Когда поймешь, что человек рожден,
Чтоб выплавить из мира
Необходимости и Разума —
Вселенную Свободы и Любви, —
Тогда лишь
Ты станешь Мастером.
"Упростить, а затем добавить легкости..."
Или вот:
"Я никогда не слушаю никого, кто критикует мои космические путешествия, мои аттракционы или моих горилл. Когда это происходит, я просто упаковываю моих динозавров и выхожу из комнаты".
Рэй Брэдбери.