За последние два месяца я дважды рассказывала о том, как в Литературном институте проходят творческие семинары-мастерские. Оба моих собеседника (художники и писатель) слушали с энтузиазмом, и я подумала, что и читателям этого блога может быть интересно.
Итак, каждый вторник в Литинституте – семинарский день. В этот день нет лекций, но студенты, распределенные по направлениям и “прикрепленные” к мастерам, приходят на свои творческие семинары. Конечно, порядки на каждом семинаре разные, Евгений Рейн богемно курит, стряхивая пепел в ящик стола и обсуждая стихи своего друга со студентами, у драматургов все иначе, там чаще всего жесткий разбор техники создания пьесы. Студенты могут ходить на несколько семинаров и свободно участвовать в их работе. Я напишу здесь о том, как устроены семинары у моего мастера, Александра Рекемчука. Мне кажется, устроены они замечательно, и четкая структура поддерживает творческую дискуссию.
Обсуждение Романа Сенчина. Автор всех фото в этом посте – Кристина Колесникова
За неделю до семинара, в предыдущий вторник, назначается обсуждение произведения одного из студентов. Обычно он готовит от двадцати до сорока страниц текста, если обсуждается дипломная работа – шестьдесят-семьдесят страниц. Это может быть подборка рассказов, повесть, часть крупного произведения или – и это, конечно, бывает часто – “пока не знаю что, родилось”. Выбираются четыре или пять оппонентов – точнее, они сами себя выбирают, – которые будут выступать с большим разбором произведения. Им автор дает богатство – распечатанные тексты, чтобы исчеркали все поля. Другие же читают в электронном виде или печатают за свой счет. Оппоненты подходят к делу серьезнее других, нередко читают произведение несколько раз и готовятся задавать тон семинару. Кто-то пишет рецензию и читает с листа, кто-то тренирует устные ораторские способности. Но если ты заболел и не можешь быть на семинаре – будь добр, напиши все свои мысли и передай с другом.
У обсуждаемого автора на семинаре есть специальное место за длинным овальным деревянным столом (на фотографии это место Сенчина), где он сидит, порой ни жив ни мертв, все несколько часов обсуждения. Говорить ему запрещается. Удивлены? Рекемчук скажет на это:
Когда Вы опубликовали книгу, ее будут обсуждать и трактовать как душе угодно. Кто-то не поймет Вас, не заметит деталей, переиначит сюжет. И Вы что, будете за каждым читателем гнаться и отвечать? Нет, Вы должны сказать все в книге. А после она будет жить сама.
На первых курсах авторы часто порываются воскликнуть что-нибудь посреди обсуждения, но уже курсу к третьему вырабатывается такое особое спокойствие, когда ты сидишь, слушаешь и понимаешь, что за этой репликой будет еще десять, и читатели сами все между собой обсудят.
Семинар начинают оппоненты. Они выступают друг за другом, и самым тонким и точным рецензиям даже апплодируют. Авторы ведут себя по-разному. Я, например, каждое свое обсуждение вела конспект и записывала все мысли, которые были высказаны.
После того, как тяжелая артиллерия прошла (хотя, пожалуй, самая тяжелая артиллерия – это мастер), начинается свободная дискуссия. Здесь каждый может встать и сказать что угодно, и кого-то интересует стиль, кого-то – характеры, кого-то – сюжет, а кто-то и вовсе делится одним-единственным наблюдением.А кто-то высказывается каждый вторник, соревнуясь с оппонентами. В нашем семинаре были такие – жесткие критики, не смягчающие обличений.
Например, на первом курсе однажды обсуждалась староста нашего семинара, и среди прочего она принесла детскую сказку “Ежик и море”. Сказку я не запомнила, а вот выступление дуэта Волкова и Кутузова помнят все, даже те, кто на нем не присутствовал. Чтобы подкрепить мысль о том, что автор спекулирует образами, “нажимая” на известные “кнопки” – ежик, море… – и что это нечестно по отношению к читателю, парни сочинили пародию “Ленточный червь и лужа”. Староста сидела без кровинки в лице и, может быть, потом плакала. Пародию цитировали до вручения дипломов, а когда Кутузова неожиданно забрали в армию, весь институт знал, кто это. Но та пародия хорошо показала, что если изъять из текста милого ежика (все любят ежиков) и море (все любят море), то в нем не останется, что и любить. Мы потом так и говорили, если кто-то вновь спекулировал: “Это ежик и море”.
Наш мастер позволял жесткие комментарии, если они не касались личности автора (“Не говорите автор, говорите рассказчик, даже если он один в один похож на автора!”). Это закалило нас. Да и что лукавить, коментарии Кутузова почти всегда попадали в самую больную и слабую точку.
В дискуссиях мы блюли принцип акмеистов: “говорите придаточными предложениями”. Нельзя было просто сказать “мне понравилось” – такие слова совсем не имеют веса, нужно было обязательно продолжить “потому что…”.
После того как все высказали решительно все, что было, мастер начинал речь. Признаться, мы не всегда были довольны ею 🙂 Например, своей задачей Рекемчук видел вписывание произведения в социальный и литературный контекст, а мы морщились и отрекались от политики. Он почти не говорил о стиле (а мы-то чувствовали себя алхимиками). Видел в тексте то, чего, нам казалось, там нет (и только когда я сидела на месте обсуждаемого, я поняла: этого нет в моем произведении и я не имела это в виду, но вот оно – его возможное расширение и рост. Вот каким могло бы быть мое произведение). А еще порой он вскрикивал:
– Вы что, слепые? Вы не заметили, какая драгоценность есть у этого автора? Да он и сам не заметил!
И мы очень злились 🙂
Так на семинаре оттачивалось наше мастерство как писателей, так и критиков. Кажется, в такой среде и в регулярных подобных обсуждениях изменения, которые произошли бы в течение многих лет, двигайся мы по творческому пути в одиночестве, произошли намного быстрее.
Подробнейшие рецензии мы друг другу до сих пор пишем и высылаем, в какой бы стране ни находились.
