О Пушкине есть живучий стереотип: что он писал как дышал. Что все давалось ему легко и играючи. Есть история о том, как Гоголь рано утром пришел домой к Пушкину, но прислуга доложила, что барин еще спит.
— Небось, писал всю ночь? — с восхищением спросил Гоголь.
— Да что вы: в картишки изволил играть до рассвета.
Но Пушкин не писал свои шедевры за пятнадцать минут между партиями в карты. Он был удивительно работоспособным, и на его рукописях можно увидеть по десять слоев исправлений.
Черновики и дневники Пушкина изданы, и, если заглянуть в них, можно многое понять о литературном мастерстве.
Возьмем, казалось бы, простой, читающийся за минуту отрывок из “Станционного смотрителя”. Мы прочитываем его за минуту:
“Потом, сунув ему что-то за рукав, он отворил дверь, и смотритель, сам не помня как, очутился на улице.
Долго стоял он Потом, сунув ему что-то за рукав, он отворил дверь, и смотритель, сам не помня как, очутился на улице.
Долго стоял он неподвижно, наконец увидел за обшлагом своего рукава сверток бумаг; он вынул их и развернул несколько пяти- и десятирублевых смятых ассигнаций. Слезы опять навернулись на глазах его, слезы негодования! Он сжал бумажки в комок, бросил их наземь, притоптал каблуком и пошел… Отошед несколько шагов, он остановился, подумал… и воротился… но ассигнаций уже не было. Хорошо одетый молодой человек, увидя его, подбежал к извозчику, сел поспешно и закричал: «Пошел!..» “
Как же далеко от этого текста находится черновой вариант. Посудите сами.
Вот он:
“Потом, взяв со стола несколько ассигнаций, сунул их ему за рукав – отворил двери, и смотритель, сам не помня как, очутился на улице.
Долго стоял он неподвижно. Наконец увидел он за обшлагом сверток бумаг и развернул и как во сне увидел столько ассигнаций, сколько отроду… Слезы навернулись на глазах его, благородные слезы негодования. Он сжал в кулак ассигнации и бросил их в снег, притоптал каблуком – потом пошел. Отошед несколько шагов, он остановился, подумал – и воротился назад… но ассигнаций уже не было. Смотритель заметил только хорошо одетого молодого человека, который, увидя его, опрометью подбежал к извозчику, сел поспешно и закричал: пошел!”
Однажды я задалась целью записать и объяснить все, что изменил Пушкин в этом маленьком отрывке. У меня вышло три листа А4 мелким почерком… Думаю, мои внимательные читатели и без объяснений видят и чувствуют, что за революция произошла в тексте, и как обычный черновик, который многим под силу, превратился в пушкинскую прозу. Как исчезла оценка, прямолинейность, классицистическая болтливость с высокопарностью, а главное — как смещалась точка видения, превращая любительскую запись одной камерой в полнометражный фильм.
